Песни про шоу-бизнес

Включаю дома телевизор под вечер. Нету сил моих.
По всем каналам аморальные речи. Матершина, крик.
Придумали каких-то псевдо-героев. Кругом голова.
В ток-шоу все играют мерзкие роли. Лишь плати бабла.

Сидеть дома указ вдруг нагнул всех нас.
Денег нет, кошельки пусты.
Ипотека, кредит, голова гудит.
Ну а банкам всё до пизды.

«Ебанько» — это группа такая.
Слушай чаще её, будь здоров.
Не страшна тема ей хоть любая.
Эликсир для прочистки мозгов.

Завалился в ФМС этот чумачечий.
Чтоб народ его признал, даже снял очечи.
Но ботаник из толпы обозвал Чубаккой.
Он не с сайта Госуслуг, завязалась драка.

Вот гаснет свет, на сцену ты выходишь,
И за тобой вползает сизый дым.
Ты томным взглядом публику обводишь,
И плавится в лучах твой яркий грим.

Легче, проще
Быть полной дурой. Тяжело другим вокруг тебя.
Больше не хочешь
Вести отличную программу ТНТ Дом-два.

Мы так ждали «Евровиденья»,
Чтоб услышать новые талланты.
Вот спасибо телевиденью.
Нам покажет новых музыкантов.

Отгремели давно наши медные трубы,
И пора на покой, но, с другой стороны,
Столько пудры сейчас на ебале у Люды,
Можно отштукатурить мои две стены.

Вокруг одни ужасные, Серёжа не такой.
Он создан для прекрасного, зовётся он звездой.
Кому же, блядь, достанется такая красота?
Кто выдержит, скажите мне, такого мудака?

Вчера я был крутой. В прямом и переносном смысле.
На «Первом» «Песня года» шла и мне несла лавэ.
Теперь рубить бабло и торговать еблом
Приходится на сраном «Муз-ТВ».

С папашкой её ты не разлей вода,
У вас два разных пути, но общая беда.
А ты — простой студент, а он — крутой чувак.
У папы ди-ви-ди и с ним тебе ништяк.

Твоя любовь издавала звуки,
Обычно их называют храпом.
Твоя любовь не помыла руки
И в Новый год отравилась крабом.

Когда горят огнём витрины на старых улицах Москвы,
Нетрудно встретить этого мужчину небесной красоты.
Всех матеря, гремя костями, тряся внушительным болтом,
Он прогуляться любит без одежды просто перед сном.

Если вы, нахмурясь, выйдете из дома,
Если не вставляет солнечный денёк,
Значит пришла старость, тело ждёт покоя,
А с погоста сторож ждёт к себе на огонёк.

Встали и ушли, заебала, сука, ремейков ей мало.
Русский сначала выучи, дура. Что за народ? А где же культура?
Ещё вчера в подворотне с кем-то еблась за полсотни,
Ну а сейчас сыпет вопросы, надо сказать папе Бедросу.

Хоть поверьте, хоть проверьте, но хуёво нынче мне.
У меня гондон порвался прямо в бабиной пизде.
Я считаю дни, недели, скоро уж наступит срок.
Мои предки охуели. Что за ёбнутый сынок?

Одна девчонка в шестнадцать лет,
Исполнила взрослому дяде минет.
А кто она, как её зовут —
Вы догадайтесь сами. Во-о-о!

Стать звездой эстрады с детства я мечтала,
Изводила этим я отца и мать,
Но твердили предки, что с моим вокалом
Только в туалете «занято» кричать.

Вчера в дебатах в первый раз
Послал я на хуй эту грязь.
Зачем, зачем вы так со мною?

Увидел я тут давеча дисок —
С обложки смотрит рожа обезьянья.
В тату весь торс и в пирсинге сосок,
И псевдоним — нелепое названье.

Сидеть дома указ вдруг нагнул всех нас.
Денег нет, кошельки пусты.
Ипотека, кредит, голова гудит.
Ну а банкам всё до пизды.

Запрещает мне петь Айзеншписа вдова.
Говорит, у неё на меня все права.
Словно я не звезда, а крестьянин крепостной,
И любая пизда помыкать может мной.

Снова читаю заметки дебила.
Снова херню пишет он.
Видно, башкой ебанулся не хило
Этот очкастый гондон.

Вчера я был крутой. В прямом и переносном смысле.
На первом «Песня года» шла и мне несла лавэ.
Теперь рубить бабло и торговать еблом
Приходится на сраном «Муз-ТВ».

Субботним вечером, вечером, вечером
Вам настроение плохое обеспечено.
На уши бедных россиян обрушит снова свой баян
Король пародии, Евгений Петросян.

Выпью водки я с утра, горькая отрава.
На работе мне беда, а с друзьями — честь.
А если кто-нибудь решил, что бухать — забава, —
Это значит для него так оно и есть.

Если вы артист известный иль певец,
То от журналистов будет вам пиздец.
Слово ваше переврут и разместят.
Даже ангела в чертину превратят.

Как же ты, пизда нехорошая,
Изменила мне с Куценко Гошею?
Знаю, он — артист. Всем известен он.
Ну, а я — никто, штопаный гондон.